http://olga-andronova.livejournal.com/41086.html
Проявой меня назвала соседка лет в 12, но характер мой доставлял родителям хлопоты с раннего детства. Отец ездил в геологоразведочные экспедиции, мама и бабушка летом со мной отправлялись к нему. Мама рассказывала, что у отца был дар предвидения. И «если Олегу что в башку втемяшилось, спорить было бесполезно». Так, приехали, расположились в доме. Как все северные дома, стоял на высоком подклете, так что комната примерно на уровне городского бельэтажа. Отец подошел к окну – закрыто, глянул вниз – из земли торчит кол, обитый поверху железом. Хозяйка объяснила, что к нему привязывают козу, окно забито и никогда не открывается. Отец спустился вниз и вырыл кол, несмотря на увещевания мамы и хозяйки. На следующий день я влезла на подоконник, окно распахнула и упала вниз – на свежевскопанную землю. Обошлось рёвом. Мама к папе – почему ты вчера? Отец ответил, что увидел, как я падаю.
В одной из деревень участки были ограждены высокими деревянными заборами. Я сгоношила местных детей (года 4 что ли было?) и увела их между заборами к лесу. Еле нашли. Тогда бабушка стала привязывать меня за руку к крыльцу на длинной веревке.
Ответвление 13.
Как-то родители (т.е. папина экспедиция) остановились в деревне, где жили ссыльнопоселенные немцы. Судьба их была в стиле того времени. Жили в немецкой деревне Поволжья со времен Екатерины Второй.
При начале войны (эту часть истории мне рассказал уже недавно один военный в генеральских чинах) в эти немецкие деревни был выброшен десант смершевцев, якобы от гитлеровцев. Те, кто приютил их на ночь, порезали, остальных загнали в вагоны и отправили на Север.
Пришли гитлеровские войска, согнали фольксдойче в вагоны и отправили в Германию на Запад. Они, по их словам, не шибко-то рвались, думали, можно и здесь пожить-поработать, коммуняк ведь прогнали. Там расселили, вагоны остались рядом.
Пришли советские войска, их загнали в эти же вагоны и отправили на Север.
Там поселили и приняли в совхоз. С их статусом ездить на соседнюю станцию, где был магазин, запрещали. Мама подружилась с семьей, в которой расквартировали их с отцом, и ездила для них за какими-то нужными вещами в магазин, за иголками, керосином, в таком духе.
Потом «послабление вышло», времена настали вегетерианские, вдруг откуда-то пришел слух, что в Москву приезжает Конрад Аденауэр, и (sic!) и на Красной площади будут собирать списки немцев, которые хотят репатриироваться на Родину, в ФРГ. Мама их увещевала, что это вранье. Глава семьи, молодой парень, все-таки поехал, добрался до Москвы со списками. На Красной площади ходил мужчина в костюме, внимательно оглядывал толпу, подошел к этому деревенскому валенку с соломой в волосах и спросил по-немецки «Списки для немецкого посольства на репатриацию? - Йяа-йяа!». Списки отдал, его тихо под локотки отвели в сторону. Отвезли домой, там всю немецкую часть деревни упаковали в те же вагоны, стоявшие за деревней, и повезли куда-то еще северней.
В 99ой школе в игре «Зарница» ребята меня выбирали генералом. Помню большие бумажные звезды, нашитые на спортивный синий тренировочный костюм.
Единственное время в жизни, когда можно было никем не руководить для решения каких-то задач – это была 30ка, моя малая Родина, физико-математическая школа № 30. Наши учителя настолько хорошо обеспечивали наше бытие, что потребности что-то улучшать или как-то отстаивать свои права не было.
Ответвление 14.
Вечная им память, вечная благодарность. Наверно, это и может быть обоснованием того, почему я люблю Россию, почему это лучшая страна на свете. Но именно там наш учитель литературы Герман Николаевич Ионин научил на всю жизнь: почему любишь – объяснить нельзя. Если можно – это что угодно иное, но не любовь. Любовь необъяснима, причин и поводов у нее нет. Любовь либо есть, либо ее нет.
Позже у Честертона нашла в одном из рассказов о патере Брауне подтверждение тому же по-английски. Патер Браун заявил Фламбо, что если убрать все, что не есть любовь – жадность до материальных благ, амбиции и гонор, похоть, привычки, - то он готов встретить профессиональный риск – любовь - в своей работе лицом к лицу.
Любовь действительно не бывает плохая и хорошая. Она просто есть, и дай Господи, если ее удается перевести в форму брака. Это страшная сила, с которой человек сам не может бороться. Можно только совершить самоубийство, если любовь заведет и доведет до греха, именно чтоб этот грех не совершить.
Продолжим о детстве.
Сейчас со всех углов слышим о педофилах. Мне в детстве и юности приходилось много ездить по городу. Когда дали квартиру в Удельной, помню, что после школы 153 ходила к бабушке на улицу Правды с Гончарной. Переходила Лиговку у Московского вокзала. В кружки по 8ой класс 99й ездила с Удельной на трамваях на Невский, во дворец пионеров. Пешком ходила от «перекрестка всех улиц», т.е. от перекрестья проспектов Владимирского, Невского и Литейного по Невскому через Фонтанку. Или до Зимнего стадиона по Невскому до Ракова. До Эрмитажа было близко – с остановки 21го трамвая до центрального входа. Все поездки минут по 45 минимум. Ближе всего было до ДПШ – рядом с Сердобольской. За все годы помню два случая. Один раз в трамвае какой-то придурок прижался. Я пожаловалась окружающим, его выпихали из вагона. Второй раз ждала 20ый трамвай под окнами Сайгона. Подошел мужик, спросил «сколько?». Я посмотрела на часы, сказала сколько времени. Мужик внимательно взглянул в лицо и испуганно извинился. Мама потом объяснила, что он искал проститутку, в темноте не разобрал возраст и испугался, что полез к малолетке, а за это могут и привлечь.
Был еще смешной случай, когда мне показалось, что пристают. Дело было летом, жара, мы с мамой впихиваемся в трамвай у Финляндского вокзала и едем к себе на Удельную. Давка дикая, все плавится. К моей ноге прижимается чья-то потная нога и ее владелец сопит. Я обозлилась – выпихивает меня с удобного места, нахал. И попрочнее впилась в пол, слегка подвинув эту наглую ногу. Повернуться, чтобы рассмотреть нахала не было никакой физической возможности – именно, что как сельди в бочке. Ну, думаю, попробуй хоть пикни – я такой крик подниму! Так и ехали, пока на Дрезденской слегка не опустел вагон. И вот только тут я увидела, что рядом со мной сидел боксер, без намордника, и тяжело дышал, вывалив язык. Ни слова не сказал молодой нахалке, умничка.
А вот когда сын начал ходить в кружок все в тот же Дворец пионеров (от метро Гостиный двор»), но теперь под именем ДЮТ, в Катькином садике к ним с другом Костей приставали педики. Ребята от них бегали, но радости никакой. Ментов на горизонте не видно. Хотя ровно на том же месте как-то немного нарушила, так тут же вылезло чудо в фуражке и затянуло «хр-р-р-ражданочк, нарушаем!», призывно глядя на мой карман. Вообщем, бросили ребята кружок.
Один страшный случай был, но до нашего поселения на Удельной. Рассказывали бабки у соседнего подъезда, что в соседнем доме изнасиловали девочку из 3го класса. Я тем бабкам не очень верила – они частенько пугали, их раздражали дети, которые бегали по двору и они все пытались нас загнать в дома.
Проявой меня назвала соседка лет в 12, но характер мой доставлял родителям хлопоты с раннего детства. Отец ездил в геологоразведочные экспедиции, мама и бабушка летом со мной отправлялись к нему. Мама рассказывала, что у отца был дар предвидения. И «если Олегу что в башку втемяшилось, спорить было бесполезно». Так, приехали, расположились в доме. Как все северные дома, стоял на высоком подклете, так что комната примерно на уровне городского бельэтажа. Отец подошел к окну – закрыто, глянул вниз – из земли торчит кол, обитый поверху железом. Хозяйка объяснила, что к нему привязывают козу, окно забито и никогда не открывается. Отец спустился вниз и вырыл кол, несмотря на увещевания мамы и хозяйки. На следующий день я влезла на подоконник, окно распахнула и упала вниз – на свежевскопанную землю. Обошлось рёвом. Мама к папе – почему ты вчера? Отец ответил, что увидел, как я падаю.
В одной из деревень участки были ограждены высокими деревянными заборами. Я сгоношила местных детей (года 4 что ли было?) и увела их между заборами к лесу. Еле нашли. Тогда бабушка стала привязывать меня за руку к крыльцу на длинной веревке.
Ответвление 13.
Как-то родители (т.е. папина экспедиция) остановились в деревне, где жили ссыльнопоселенные немцы. Судьба их была в стиле того времени. Жили в немецкой деревне Поволжья со времен Екатерины Второй.
При начале войны (эту часть истории мне рассказал уже недавно один военный в генеральских чинах) в эти немецкие деревни был выброшен десант смершевцев, якобы от гитлеровцев. Те, кто приютил их на ночь, порезали, остальных загнали в вагоны и отправили на Север.
Пришли гитлеровские войска, согнали фольксдойче в вагоны и отправили в Германию на Запад. Они, по их словам, не шибко-то рвались, думали, можно и здесь пожить-поработать, коммуняк ведь прогнали. Там расселили, вагоны остались рядом.
Пришли советские войска, их загнали в эти же вагоны и отправили на Север.
Там поселили и приняли в совхоз. С их статусом ездить на соседнюю станцию, где был магазин, запрещали. Мама подружилась с семьей, в которой расквартировали их с отцом, и ездила для них за какими-то нужными вещами в магазин, за иголками, керосином, в таком духе.
Потом «послабление вышло», времена настали вегетерианские, вдруг откуда-то пришел слух, что в Москву приезжает Конрад Аденауэр, и (sic!) и на Красной площади будут собирать списки немцев, которые хотят репатриироваться на Родину, в ФРГ. Мама их увещевала, что это вранье. Глава семьи, молодой парень, все-таки поехал, добрался до Москвы со списками. На Красной площади ходил мужчина в костюме, внимательно оглядывал толпу, подошел к этому деревенскому валенку с соломой в волосах и спросил по-немецки «Списки для немецкого посольства на репатриацию? - Йяа-йяа!». Списки отдал, его тихо под локотки отвели в сторону. Отвезли домой, там всю немецкую часть деревни упаковали в те же вагоны, стоявшие за деревней, и повезли куда-то еще северней.
В 99ой школе в игре «Зарница» ребята меня выбирали генералом. Помню большие бумажные звезды, нашитые на спортивный синий тренировочный костюм.
Единственное время в жизни, когда можно было никем не руководить для решения каких-то задач – это была 30ка, моя малая Родина, физико-математическая школа № 30. Наши учителя настолько хорошо обеспечивали наше бытие, что потребности что-то улучшать или как-то отстаивать свои права не было.
Ответвление 14.
Вечная им память, вечная благодарность. Наверно, это и может быть обоснованием того, почему я люблю Россию, почему это лучшая страна на свете. Но именно там наш учитель литературы Герман Николаевич Ионин научил на всю жизнь: почему любишь – объяснить нельзя. Если можно – это что угодно иное, но не любовь. Любовь необъяснима, причин и поводов у нее нет. Любовь либо есть, либо ее нет.
Позже у Честертона нашла в одном из рассказов о патере Брауне подтверждение тому же по-английски. Патер Браун заявил Фламбо, что если убрать все, что не есть любовь – жадность до материальных благ, амбиции и гонор, похоть, привычки, - то он готов встретить профессиональный риск – любовь - в своей работе лицом к лицу.
Любовь действительно не бывает плохая и хорошая. Она просто есть, и дай Господи, если ее удается перевести в форму брака. Это страшная сила, с которой человек сам не может бороться. Можно только совершить самоубийство, если любовь заведет и доведет до греха, именно чтоб этот грех не совершить.
Продолжим о детстве.
Сейчас со всех углов слышим о педофилах. Мне в детстве и юности приходилось много ездить по городу. Когда дали квартиру в Удельной, помню, что после школы 153 ходила к бабушке на улицу Правды с Гончарной. Переходила Лиговку у Московского вокзала. В кружки по 8ой класс 99й ездила с Удельной на трамваях на Невский, во дворец пионеров. Пешком ходила от «перекрестка всех улиц», т.е. от перекрестья проспектов Владимирского, Невского и Литейного по Невскому через Фонтанку. Или до Зимнего стадиона по Невскому до Ракова. До Эрмитажа было близко – с остановки 21го трамвая до центрального входа. Все поездки минут по 45 минимум. Ближе всего было до ДПШ – рядом с Сердобольской. За все годы помню два случая. Один раз в трамвае какой-то придурок прижался. Я пожаловалась окружающим, его выпихали из вагона. Второй раз ждала 20ый трамвай под окнами Сайгона. Подошел мужик, спросил «сколько?». Я посмотрела на часы, сказала сколько времени. Мужик внимательно взглянул в лицо и испуганно извинился. Мама потом объяснила, что он искал проститутку, в темноте не разобрал возраст и испугался, что полез к малолетке, а за это могут и привлечь.
Был еще смешной случай, когда мне показалось, что пристают. Дело было летом, жара, мы с мамой впихиваемся в трамвай у Финляндского вокзала и едем к себе на Удельную. Давка дикая, все плавится. К моей ноге прижимается чья-то потная нога и ее владелец сопит. Я обозлилась – выпихивает меня с удобного места, нахал. И попрочнее впилась в пол, слегка подвинув эту наглую ногу. Повернуться, чтобы рассмотреть нахала не было никакой физической возможности – именно, что как сельди в бочке. Ну, думаю, попробуй хоть пикни – я такой крик подниму! Так и ехали, пока на Дрезденской слегка не опустел вагон. И вот только тут я увидела, что рядом со мной сидел боксер, без намордника, и тяжело дышал, вывалив язык. Ни слова не сказал молодой нахалке, умничка.
А вот когда сын начал ходить в кружок все в тот же Дворец пионеров (от метро Гостиный двор»), но теперь под именем ДЮТ, в Катькином садике к ним с другом Костей приставали педики. Ребята от них бегали, но радости никакой. Ментов на горизонте не видно. Хотя ровно на том же месте как-то немного нарушила, так тут же вылезло чудо в фуражке и затянуло «хр-р-р-ражданочк, нарушаем!», призывно глядя на мой карман. Вообщем, бросили ребята кружок.
Один страшный случай был, но до нашего поселения на Удельной. Рассказывали бабки у соседнего подъезда, что в соседнем доме изнасиловали девочку из 3го класса. Я тем бабкам не очень верила – они частенько пугали, их раздражали дети, которые бегали по двору и они все пытались нас загнать в дома.
Комментариев нет:
Отправить комментарий