http://olga-andronova.livejournal.com/37121.html
Бабушка моя с мужьями сталинскими заботами не заживалась. Ее сестре Екатерине Николаевне повезло больше, но тоже не долго. С Александром Алексеевичем Лунёвым они познакомились до войны – первой мировой. Жили на Удельной, тогда сразу за шлагбаумом железной дороги со стороны больницы Скворцова-Степанова стояла деревянная церковь. В нее и ходили. И Кока рассказывала, как она, стоя на службе, ждала гудка паровоза. Потому что вечерним поездом приезжал ее Саша. И мысли ее (а их растили верующими) были только об этом гудке – когда же? Потом шли домой, на веранде пили чай. Саша засиживался как можно дольше. Тогда их мама, А.К., начинала снимать через голову толстенную золотую цепь. Это был намек, что уже поздно, вот уже она раздевается, чтобы отойти ко сну.
Потом была Первая мировая и Гражданская. Жениха унесло аж на Туркестанский фронт. Кока сохранила характеристику на него партячейки для направления на курсы в Военно-Инженерную академию. Он воевал неведомо где, писем не доходило, но она ждала и дождалась. Он вернулся, они поженились.
И тут от голода (мало кто знает, что в 20е в Ленинграде был голод. Не такой как блокада, но тоже – повыморили таки большевички непокорных питерцев, такое ощущение, что нарочно). Кока заболела туберкулезом. Ее вылечили, но детей у нее быть не могло. И они с мужем шутили: «Если Бог не дает детей, черт дает племянников». А моя мама всерьез говорила, что слово «племянник» правильно звучит «премянник» и происходит от слова «премия». Еще бабушка шутила, т.к. они оба были очень худыми от голода (А.А. Лунёву не сразу удалось найти работу по профессии, он состоял на бирже труда, а Кока после перенесенного туберкулеза долго была тощая), и называла их «пара гнедых, запряженных с зарею, тощих, голодных и жалких на вид …». И мама, завидев их в окно, радостно вопила: «пара гнид идет!».
Кока была спокойная, в отличие от моей бабушки никогда не употребляла грубых слов (бабушка могла и матом пустить). Как-то в трамвае она поставила сумку у ног и увидела в ней руку воришки. Кока, не повышая голоса, сказала «молодой человек, там нет ничего кроме старых трамвайных билетов». Вор фыркнул и выскочил на ходу.
Внизу в доме, где она жила (угол улицы Глинки и площади перед Мариинским (Кировским театром) был магазин. Кока стояла в очереди в кассу и почувствовала, что воротник - чернобурку куда-то тянет. Она обернулась и увидела, что полворотника уже подрезала баба за ее спиной. Она спокойно попросила вернуть ей ее лису. Баба, вцепившись в воротник, заверещала «Нужна мне ваша лиса!». Кончилось миром – а ведь могла и полоснуть.
Кока главбухом стала еще до войны. После войны голод был полегче, чем в блокаду, но тоже не сахар. На счету фабрики оказалось мало денег. А в советское время был закон: сначала платежи в бюджет, потом выдача зарплаты. Она понимала, что если зарплату не дать, люди будут голодать. И она своей подписью распорядилась выдать зарплату. Естественно, следом ее отдали под суд. Осудили на 2 года условно за нарушение финансовой дисциплины. Оставили на работе, с выплатой половины зарплаты в погашение вины в течение 4х лет. Все всё понимали. И ей раз в полгода выписывали премию в виде шубы ценой в половину зарплаты (изымаемой в виде наказания) за квартал. Эту шубу она так ни разу и не увидела – ее отправляли тут же в магазин на продажу, деньги за нее перечисляли ей. И вот только на заем приходилось подписываться самой, и эти деньги не компенсировали. Ну, так всю страну подписывали.
Разница между сестрами была и в отношении к этому госзайму. Бабушка мне эти бумажки давала вместе с ножницами для игр. Резала, клеила и все извела. Бабушка полагала, что эта воровская власть украла и никогда не вернет. Сберкнижки царского времени она хранила – полагала, что в Россию вернется когда-нибудь нормальная честная власть.
Кока все бумажки от займов сохранила – и получила! и отдала тете Асе.
Как главбуха важного предприятия ее пытались затянуть в партию. Она после гибели мужа кольцо обручальное перенесла на левую руку. И в московском кабинете, куда ее позвали на разговор (в Ленинграде директор с ней ссориться не хотел), она сослалась на то, что венчалась с мужем, вот и кольцо обручальное, он погиб – так что спросить разрешения на то, чтобы его снять, не у кого. А с кольцом какая ж она партийка? Отцепились.
При ней Рот-фронт создал производство заготовок для армейских ушанок в Ленобласти. И первый год в отчетности проставили цифру 2 (одна обечайка + после пришивки на головном предприятии ушек - сама ушанка). И в тот год швейное производство в СССР заметно увеличилось. Естественно, одеть на голову можно было только половину этих ушанок. Потом Коке и директору так и не удалось вернуться к реальному количеству шапок. В Москве каждый раз на них орали «Вы что, хотите снизить показатели народного хозяйства? На радость врагам?».
Кока проработала главбухом чуть ли не до 70 лет. Ушла на пенсию, но каждый год к ней приезжали её «девочки» из бухгалтерии, раскрывали стол в центре комнаты (площадью 30 кв.м.) на всю комнату, раскладывали бумаги и начинали сводить годовой баланс.
Кока научила меня, что если в балансе не хватает копейки – вычтут из зарплаты бухгалтера. Если обнаружат лишнюю копейку – могут арестовать, потому что излишек – это приуготовление к хищению.
Вот только что у Матвиенко после ее отставки нашли на счетах трети ГУП 26 млрд нераспределенной прибыли. И где посадки (С, Путин)?
На ее юбилее справа сидел директор, слева – начальник первого отдела. Выпив. Он пристал к ней: «Вы столько времени работаете, и ни разу ни на чем не попались. Мы в вашей комнате каждую половицу поднимали, всю родню перещупали. Скажите хоть сейчас – как вам удавалось тащить и не попадаться?». Кока его спросила «Вы способны представить, что человек можеть не красть?». Он вздрогнул и абсолютно трезвым голосом ответил «Нет!».
Меня летом отправляли с ней на дачу под Пушкин в Александровскую. Она гуляла со мной и приезжавшими в гости подругами (в т.ч. с мамой Владимира Набутова, знаменитого комментатора) по паркам и все время задавала мне математические головоломки. Надо было считать в уме, соображать. Не всегда получалось – она терпеливо повторяла тренировку. Пыталась учить меня по старинным учебникам французскому. Я удирала гулять с соседскими детьми. Эх, дура, могла играючи выучить язык.
Но тогда интереснее было носиться ватагой сорванцов и купать в речке черепашку (мы ее за лапку привязывали и отпускали плавать).
Кока много чего рассказывала походя, во время прогулок, из истории России, мира. Причем такого, что в школе потом не преподавали.
Она, как и моя бабушка, не поучала, не впихивала какую-то картинку мира, как в школе. Предлагалась информация и предлагалось подумать над ней, сделать свои выводы. Они рассказывали и интересовались моим мнением. Для подростка – самый подходящий способ, ИМХО.
Однажды я вертелась перед зеркалом в ее комнате. Меня одели в плиссированную синюю юбку, гольфы, матроску с галстуком. Я спросила «похожа я на английскую девочку?». Кока внимательно посмотрела на меня и спросила «а почему ты не хочешь быть похожей на русскую девочку?». Мне стало стыдно – на всю оставшуюся жизнь.
У нее была уникальная память. Она помнила цены на продукты за десятилетия, высчитывала стоимость корзины и говорила мне «у нас инфляция столько-то процентов, такие-то продукты и услуги выросли на столько-то. А партийные вруны говорят о каких-то 2-3 процентах». Она учила меня, что с врагами надо бороться правдой – конкретными цифрами, эмоциями горю не поможешь.
Бабушка моя с мужьями сталинскими заботами не заживалась. Ее сестре Екатерине Николаевне повезло больше, но тоже не долго. С Александром Алексеевичем Лунёвым они познакомились до войны – первой мировой. Жили на Удельной, тогда сразу за шлагбаумом железной дороги со стороны больницы Скворцова-Степанова стояла деревянная церковь. В нее и ходили. И Кока рассказывала, как она, стоя на службе, ждала гудка паровоза. Потому что вечерним поездом приезжал ее Саша. И мысли ее (а их растили верующими) были только об этом гудке – когда же? Потом шли домой, на веранде пили чай. Саша засиживался как можно дольше. Тогда их мама, А.К., начинала снимать через голову толстенную золотую цепь. Это был намек, что уже поздно, вот уже она раздевается, чтобы отойти ко сну.
Потом была Первая мировая и Гражданская. Жениха унесло аж на Туркестанский фронт. Кока сохранила характеристику на него партячейки для направления на курсы в Военно-Инженерную академию. Он воевал неведомо где, писем не доходило, но она ждала и дождалась. Он вернулся, они поженились.
И тут от голода (мало кто знает, что в 20е в Ленинграде был голод. Не такой как блокада, но тоже – повыморили таки большевички непокорных питерцев, такое ощущение, что нарочно). Кока заболела туберкулезом. Ее вылечили, но детей у нее быть не могло. И они с мужем шутили: «Если Бог не дает детей, черт дает племянников». А моя мама всерьез говорила, что слово «племянник» правильно звучит «премянник» и происходит от слова «премия». Еще бабушка шутила, т.к. они оба были очень худыми от голода (А.А. Лунёву не сразу удалось найти работу по профессии, он состоял на бирже труда, а Кока после перенесенного туберкулеза долго была тощая), и называла их «пара гнедых, запряженных с зарею, тощих, голодных и жалких на вид …». И мама, завидев их в окно, радостно вопила: «пара гнид идет!».
Кока была спокойная, в отличие от моей бабушки никогда не употребляла грубых слов (бабушка могла и матом пустить). Как-то в трамвае она поставила сумку у ног и увидела в ней руку воришки. Кока, не повышая голоса, сказала «молодой человек, там нет ничего кроме старых трамвайных билетов». Вор фыркнул и выскочил на ходу.
Внизу в доме, где она жила (угол улицы Глинки и площади перед Мариинским (Кировским театром) был магазин. Кока стояла в очереди в кассу и почувствовала, что воротник - чернобурку куда-то тянет. Она обернулась и увидела, что полворотника уже подрезала баба за ее спиной. Она спокойно попросила вернуть ей ее лису. Баба, вцепившись в воротник, заверещала «Нужна мне ваша лиса!». Кончилось миром – а ведь могла и полоснуть.
Кока главбухом стала еще до войны. После войны голод был полегче, чем в блокаду, но тоже не сахар. На счету фабрики оказалось мало денег. А в советское время был закон: сначала платежи в бюджет, потом выдача зарплаты. Она понимала, что если зарплату не дать, люди будут голодать. И она своей подписью распорядилась выдать зарплату. Естественно, следом ее отдали под суд. Осудили на 2 года условно за нарушение финансовой дисциплины. Оставили на работе, с выплатой половины зарплаты в погашение вины в течение 4х лет. Все всё понимали. И ей раз в полгода выписывали премию в виде шубы ценой в половину зарплаты (изымаемой в виде наказания) за квартал. Эту шубу она так ни разу и не увидела – ее отправляли тут же в магазин на продажу, деньги за нее перечисляли ей. И вот только на заем приходилось подписываться самой, и эти деньги не компенсировали. Ну, так всю страну подписывали.
Разница между сестрами была и в отношении к этому госзайму. Бабушка мне эти бумажки давала вместе с ножницами для игр. Резала, клеила и все извела. Бабушка полагала, что эта воровская власть украла и никогда не вернет. Сберкнижки царского времени она хранила – полагала, что в Россию вернется когда-нибудь нормальная честная власть.
Кока все бумажки от займов сохранила – и получила! и отдала тете Асе.
Как главбуха важного предприятия ее пытались затянуть в партию. Она после гибели мужа кольцо обручальное перенесла на левую руку. И в московском кабинете, куда ее позвали на разговор (в Ленинграде директор с ней ссориться не хотел), она сослалась на то, что венчалась с мужем, вот и кольцо обручальное, он погиб – так что спросить разрешения на то, чтобы его снять, не у кого. А с кольцом какая ж она партийка? Отцепились.
При ней Рот-фронт создал производство заготовок для армейских ушанок в Ленобласти. И первый год в отчетности проставили цифру 2 (одна обечайка + после пришивки на головном предприятии ушек - сама ушанка). И в тот год швейное производство в СССР заметно увеличилось. Естественно, одеть на голову можно было только половину этих ушанок. Потом Коке и директору так и не удалось вернуться к реальному количеству шапок. В Москве каждый раз на них орали «Вы что, хотите снизить показатели народного хозяйства? На радость врагам?».
Кока проработала главбухом чуть ли не до 70 лет. Ушла на пенсию, но каждый год к ней приезжали её «девочки» из бухгалтерии, раскрывали стол в центре комнаты (площадью 30 кв.м.) на всю комнату, раскладывали бумаги и начинали сводить годовой баланс.
Кока научила меня, что если в балансе не хватает копейки – вычтут из зарплаты бухгалтера. Если обнаружат лишнюю копейку – могут арестовать, потому что излишек – это приуготовление к хищению.
Вот только что у Матвиенко после ее отставки нашли на счетах трети ГУП 26 млрд нераспределенной прибыли. И где посадки (С, Путин)?
На ее юбилее справа сидел директор, слева – начальник первого отдела. Выпив. Он пристал к ней: «Вы столько времени работаете, и ни разу ни на чем не попались. Мы в вашей комнате каждую половицу поднимали, всю родню перещупали. Скажите хоть сейчас – как вам удавалось тащить и не попадаться?». Кока его спросила «Вы способны представить, что человек можеть не красть?». Он вздрогнул и абсолютно трезвым голосом ответил «Нет!».
Меня летом отправляли с ней на дачу под Пушкин в Александровскую. Она гуляла со мной и приезжавшими в гости подругами (в т.ч. с мамой Владимира Набутова, знаменитого комментатора) по паркам и все время задавала мне математические головоломки. Надо было считать в уме, соображать. Не всегда получалось – она терпеливо повторяла тренировку. Пыталась учить меня по старинным учебникам французскому. Я удирала гулять с соседскими детьми. Эх, дура, могла играючи выучить язык.
Но тогда интереснее было носиться ватагой сорванцов и купать в речке черепашку (мы ее за лапку привязывали и отпускали плавать).
Кока много чего рассказывала походя, во время прогулок, из истории России, мира. Причем такого, что в школе потом не преподавали.
Она, как и моя бабушка, не поучала, не впихивала какую-то картинку мира, как в школе. Предлагалась информация и предлагалось подумать над ней, сделать свои выводы. Они рассказывали и интересовались моим мнением. Для подростка – самый подходящий способ, ИМХО.
Однажды я вертелась перед зеркалом в ее комнате. Меня одели в плиссированную синюю юбку, гольфы, матроску с галстуком. Я спросила «похожа я на английскую девочку?». Кока внимательно посмотрела на меня и спросила «а почему ты не хочешь быть похожей на русскую девочку?». Мне стало стыдно – на всю оставшуюся жизнь.
У нее была уникальная память. Она помнила цены на продукты за десятилетия, высчитывала стоимость корзины и говорила мне «у нас инфляция столько-то процентов, такие-то продукты и услуги выросли на столько-то. А партийные вруны говорят о каких-то 2-3 процентах». Она учила меня, что с врагами надо бороться правдой – конкретными цифрами, эмоциями горю не поможешь.
Комментариев нет:
Отправить комментарий